Родился 22 февраля 1971 года в Свердловске. Член СГС с 1995 года. Председатель СГС с 1999 по 2003 год. Председатель спелео МКК с 2014 года и по сей день. Участник экспедиций в пещеры Бой-Булок, Крубера-Воронью, Снежную, Сарму, Морию и т.д. Руководитель школ Екатеринбургского спелеоклуба, участник российских и международных семинаров, посвященных спасработам. Спелеодайвер, основатель и владелец магазина SportX.ru.
Я занимаюсь спелеологией с 1992 года. Пришёл по объявлению: увидел на столбе объявление «набираем спелеологов». А я тогда считал себя таким крутым спелеологом: я целый раз был в пещере, в целой Смолинской со свечкой ходил, для меня это был большой героизм. И вот я пришел в клуб, увидел интересных людей, увидел фотографии/слайды из пещеры Бой-Булок, из той экспедиции, когда было обнаружено тело учителя, как его доставали, вот эти кости на дне пещеры. И меня это так поразило, что я захотел во что бы то ни стало там побывать. Я очень активно стал заниматься, ходил во все походы, на все выезды, на все тренировки и на все лекции.
— И при этом многие инструкторы считали, что ты человек-катастрофа и чем дальше ты будешь от спелеологии, тем для нее лучше. Было такое?
— На самом деле, нет. Это было не в начале, в начале всё нормально было. Это потом, когда уже начали падать вертолёты всякие…
— Нет-нет-нет, а вот когда был день рождения в Победе и ты взорвал… — А, ну да. В 1993 году я на свой день рождения взорвал сначала примус, а потом – автоклав. Всё было хорошо, все живы. Автоклав взорвался, потому что рисинка попала в клапан. А примус взорвался, потому что спичка долго не зажигалась, и пока я зажигал спичку, бензин растекался по площади. А когда спичка зажглась… То было весело!
— Не очень простое, конечно, было тогда время для занятий спелеологией и вообще для жизни, для экспедиций, для выездов. Как тогда для тебя всё складывалось?
— Для меня все складывалось замечательно, время было замечательное, можно было деньги зарабатывать очень быстрыми способами. Я для того, чтобы поехать в 1993 году на Алек, устроился работать ночным реализатором в киоск. За четыре ночи меня дважды подожгли и один раз ограбили, но я очень быстро научился торговать водкой, и вот за эти четыре ночи я заработал денег на двух человек на месяц в СочАх. Водку продавал с четырёхкратной наценкой.
— Первый серьёзный выезд, получается, Алек-93, легендарный общеуральский лагерь?
— Да, совершенно верно. Там было какое-то огромное количество спелеологов со всех городов Урала и не только Урала, мы со всеми перезнакомились, с Челябинском там, с Пермью… Потом эти люди остались друзьями и организовывали совместные проекты. И сами пещеры были, конечно, очень интересные: большие, глубокие и вода была, большие навески, всё было очень круто. На Алеке меня сразу забрали из отделения, перевели на руководящую работу, я был начальником связи лагеря, и вот таким образом сумели обезопасить лагерь от меня.
В 1994 г мы поехали в Бой-Булок, под руководством Карпова была экспедиция, но она была немножко странная и закончилась раньше срока, потому что у нас развалились все транспортные мешки, их сшили из какой-то очень странной ткани, которая рассыпалась на полдороги.
— И тогда тебе пещера не показалась ещё очень тяжёлой?
— Она очень тяжёлой показалась. Это сейчас она кажется лёгкой по сравнению с другими пещерами, но тогда это была самая тяжёлая пещера в мире, которую я знал.
— Но основная жесть для тебя случилась в 1995 году.
— Да, в 95-м было много событий, не очень комфортных, не очень приятных. У нас заболел человек в лагере -700, и нам его приходилось выводить, у него были почечные колики. А у меня, когда я выходил, слетела загидровка с гидрокостюма и в сифоне я просто начал тонуть, сумел выгрести, но был мокрый насквозь, искупался, вылез, выжил, но очень было холодно. У меня начали болеть зубы от переохлаждения, и я попросил разрешения взять два мешка и ломануться вперёд. У нас на четверых было пять мешков, я с двумя мешками убежал вперёд и убежал настолько, что под колодцем Мустафы ждал ещё почти целый час всю группу и решил погреться. А чем можно погреться? Сухим горючим. Надышался сухого горючего и оставшуюся дорогу шёл и блевал. После Мустафы у меня разорвался комбинезон полностью, у меня из-под него вылезла гидра, разорвалась гидра, а на выходе у меня оторвалось дно у транспортного мешка, всё высыпалось прямо в воду, и я в таком виде уже: голый изотермик торчит из-под разорванного гидрокостюма, остатки комбинезона на мне висят, и я грудью вперёд толкаю перед собой всякие кружки, тарелки, чуть-чуть поблёвывая периодически. Я вышел и заболел, всю ночь меня трясло, мне было очень плохо. К завтраку я не вышел, а выполз: на четвереньках выполз, лёг и лёжа ел из тарелки. А Вишневский меня увидел и говорит: «О, Гоша, живой. Ну всё, значит, сейчас в пещеру пойдёшь». И я ушёл в пещеру снова.
— Следующая большая страница твоей спелеологической биографии посвящена пещере Крубера-Воронья, верно?
— Да, так получилось, что меня пригласили в экспедицию в 2004 году, и мы туда приехали втроём: я, Лариса (Позднякова – прим. ред), Наташа (Сапожникова – прим. ред.). Это было очень необычно после уральских и азиатских пещер: очень глубокие пещеры, очень вертикальные пещеры, совершенно другой подход к одежде. Я ходил там в гидрокостюме, я не понимал, как можно ходить в мокрой пещере без гидрокостюма. В то время, как все ходили без гидр, были мокрые и чувствовали себя более или менее нормально, я тоже был мокрый, тоже себя чувствовал более или менее нормально, но, когда в какой-то момент всё-таки решил пойти без гидры, понял, что так гораздо легче, проще и быстрее. Также разница заключалась в том, что москвичи ходили с совсем другим снаряжением, всё по-другому было организовано и всё было гораздо легче, компактнее, меньше. Учились многому.
В 2005 году была большая экспедиция, я как раз перед этим уволился с работы, и с 16 июня по 8 октября я занимался спелеологией в горах в Абхазии. Я за это время съездил в Санкт-Петербург, ещё куда-то съездил, то есть я выезжал – возвращался, у меня вещи лежали у Ватека, кровать была моим спальником застеленная. И я четыре месяца прожил в экспедициях. Они менялись тогда: Cavex, УСА, Cavex, УСА. И каждая новая экспедиция ставила новый мировой рекорд, за этот год, по-моему, было поставлено четыре мировых рекорда по глубине. Я просто в космосе был, я был космонавтом. У меня брали интервью, я был на первых страницах газет… Я сходил до старого дна, до Game Over, на 2040 м. Более того, в Game Over сделал соло восхождение, получилось так, что нас там было пятеро, двое пошли туда, двое пошли сюда, а мне одному делать нечего, ну и я подумал, пойду повосхожу.
— Но это же опасно?
— Ну и что, опасно и опасно, всё ж нормально, ничего не случилось…
— Да, это обычная формула Гоши: «всё ж нормально, ничего не случилось». И после этого ты решил, что арабикская спелеология тебе уже наскучила, и вернулся в азиатскую или нет?
— После этого я сломал себе позвоночник.
— «Всё ж нормально, ничего не случилось»…
— Ну так я не в пещере сломал. У нас были курсы спелеологов-спасателей в Красноярске, и я на недостроенном здании сделал шаг назад, не заметил люк пожарной вентиляции и улетел с 4-го этажа на груду кирпича. Но всего этого я не знаю, я не помню, это мне уже все рассказали. Мои воспоминания – как я приехал в Красноярск и как я уже лежу в больнице, что между этим было я понятия не имею. Но ровно через месяц после того, как я сломал позвоночник, я уже был в пещере, у меня есть фотография в воротнике Шанца в пещере, ну я правда залез там на 15 м.
А в 2007 мы пошли уже в Снежную через вход Иллюзию, на мой взгляд, это было одно из самых сложных спелеопрохождений в мировой истории.
У нас экспедиция была 28 дней под землёй (с момента «ушли» до момента «вышли»).
— Это для тебя была самая сложная экспедиция?
— Она была самая длинная, но сказать самая сложная — не знаю. Для меня с каждым годом экспедиции становятся всё сложнее и сложнее, поэтому самая последняя — самая сложная. Про неё не буду, а вот последние из интересных — это 2018-2019 годы, пещера Мория, где мы с Олегом Холодняком пронырнули каскад сифонов общей протяжённостью 167 м и вышли в огромную часть пещеры, которую до сих пор не отсняли, к сожалению. Предположительно ее протяжённость около 2 км, а глубина более 200 м.
— Это самые результативные, наверное, а самая сложная?
— Наверное, не могу сказать. Они все сложные, но, когда ты выходишь живым и, как правило, здоровым, то думаешь, что всё нормально, ничего ж не случилось, не такая уж и сложная.
— Расскажи о том, как ты падал с вертолёта.
— В 2005 году в январе на Рождество мы полетели в пещеру Крубера-Воронья ставить очередной мировой рекорд. Получилось так, что лётчики были слегка отпраздновавшие, и, когда им сказали, где садиться (они афганцы, всё хорошо), они решили показать класс. Сделали вираж, и всё было бы замечательно, но буквально совсем чуть-чуть цапанули хвостом склон горы. У них разлетелся задний винт, после чего вертолёт начало крутить, основные лопасти задели склон, загнулись, отрубили хвост, отрубили переднюю часть кабины перед ногами пилотов, после чего вертолёт с высоты где-то 50-ти метров упал на склон по касательной, прокатился по склону и врезался в противоположный склон. Когда вертолёту отрубило хвост, и он начал вращаться, из него вылетели вещи и три человека, попадали в снег, все остались живы, но, конечно, поломались. А остальной состав долетел до земли, и, когда самолёт врезался в склон, лётчики и Денис Провалов вылетели через остатки кабины. Я в это время оказался прижатый вещами к переборке, все выбежали из вертолёта, бегают вокруг, суетятся, а я полностью завален вещами, не могу пошевелиться, по мне течёт бензин, керосин, и я думаю: «Ладно, не буду отвлекать людей, у них там заботы, я сейчас сам потихонечку выберусь». И тут сзади раздаётся крик: «Отойдите все от вертолёта, сейчас взорвётся!», ну и в итоге я подумал, что надо всё-таки подать голос, гореть будет очень больно. Я начал кричать, меня услышали, вытащили, и вот первое моё впечатление: была темнота-темнота, потому что я был завален вещами, а потом открываю глаза, я стою на иллюминаторе вертолёта и передо мной через оторванных хвост открывается чудесный вид на горы. Я до сих пор считаю этот день своим вторым днём рождения, конечно, бывали разные случаи, я там тонул, падал, но это всё не так явно было.
— В какой момент ты начал нырять?
— В первый раз я нырял в 93-м году в рамках занятий спелеошколы. У нас был инструктор Александр Жиляков и обучение по системе ДОСААФа. Моё первое погружение состоялось зимой, в карьере, ночью. После этого мне было уже ничего не страшно. А возобновил я активные погружения в 2014 году, когда мне предложили нырнуть в пещере Dark Star (на глубине -980, в донный сифон). Самое высокогорное погружение в сифон – пещера Сифонная (вход +-3200 м), мы там с Димой Ходыкиным ныряли. Я не слышал, чтобы кто-то погружался в сифон на таких высотах.
— Страшно нырять в пещерах?
— Очень.
— А зачем ныряешь?
— Прикольно. Я делаю то, что не делают другие. Самое интересное — сделать то, что другие люди по какой-то причине не делают. И соответственно, если в этот сифон никто не ныряет, мне интересно в него нырнуть.
— Сейчас ты занимаешься школой СГС, но это же не первая школа, которую ты ведёшь?
— Первую школу я провёл в 1996 году и с тех пор я уже даже не пытаюсь считать, сколько школ было, но, наверное, школ 15-то я провёл.
— Как меняются люди, которые приходят в школу?
— Очень сильно поменялись. Раньше приходили студенты, школьники, то есть люди, которые что-то ищут в своей жизни, пока не определились. А сейчас всё больше приходит сложившихся, состоявшихся людей, директоров компаний, владельцев теплоходов, пароходов, которые очень активные, у которых всё нормально, семья, дети, и вот им нужно ещё что-то новое. И уже другой подход к спелеологии – люди подходят более зрело и взвешенно, их сложнее куда-то направить, они 30 раз подумают, прежде чем что-то сделать, но эффективность работы таких людей гораздо выше.
— Какие планы творческие?
— Отснять пещеру Мория, продолжать исследовать сифоны Урала, ну и я очень надеюсь, что в Мории мы сможем достичь километровой глубины и сделать глубочайшую пещеру России.
Интервью записано 19 октября 2021 года в рамках проекта «Спелеологи Урала в центре кадра», поддержанного Фондом президентских грантов.
Интервью взяла Светлана Логинова
Съемка Лариса Позднякова
Расшифровка текста Алёна Шадрина
Интервью записано 20.10.20201 года в рамках проекта «Спелеологи Урала в центре кадра», поддержанного Фондом президентских грантов.
